Divine surprise

Франция — затухающий факел духа Рима, умолкающие Афины, последняя вспышка веры Иерусалима. В её неверно понятом превосходстве — начало сумерек Европы, и, возможно — залог возрождения континента: то болтливое «просвещение» — последнее слово умирающего Средневековья, его молчаливой многоперегородчатой (сиречь, многокастовой) титанической мощи[1] — не было продолжением развития галло-римского духовного этноса, но временным его упадком.

Не стоило восхищаться парижским дворянином, спешащим снизойти до (непушкинского!) мещанства, да на скорую руку перенимающим его говорливые «добродетели» —virtus, с отсечённымvir. Тщеславные, жадные до мишурнуго блеска, разбогатевшие торговлей чёрным деревомDionysiokolakes[2] XVIII-го столетия, peaлизуя свою месть сюзерену, коими сами они, по отношению к собственным вассалам уже быть не могли, поставили идеалом желанной «республики» — древнего, завистливого, злопамятного иосвободившегосяраба, чьей «этимологической чернотой», уже в XIX-ом веке заинтересовались мыслящие то по-немецки, то по-гречески, а скорее, на им одним свойственном языке апатриды[3].

Однако, покинем ненадолго Галлию и обратимся к Германии, к немецкому «логосу», только не к тому, вечно распадающемуся на части, а затем, снова напитавшись детороднической силой, производящему духовныйAnschluß, и так, вплоть до следующего расчленения — но к переболевшей (волею случая или Провидения) воинственностью «Германии», к установившемуся её образованию, не нуждающемуся более в «трении о соседей»[4] — к древней немецкой Швейцарии, Конфедерацию создавшей.

Именно она стала идеологическим противовесом Галлии, объятой эпилепсией оптимизма, этим страданием не признаваемым за «священную болезнь» гиппократическими диагностиками из Берна и Цюриха: пассионарность Гельветии выдохлась, Арес, этот прадед Диониса, покинул её, и центр Европы заговорил языком ченстоновского рыцаря; а людям, поставившим себе целью успешно складывать и умножать, необходимо куда более трезвости по отношению к «свободе, равенству и братству», чем привыкшим лишь отнимать да делить.

Швейцария сталаpays réelЕвропы и тем самым превратилась вasylumне только для тех, кто эстетически чужд манифестациям мести раба, но и — что случалось чаще всего — страной, где скрывали награбленное и предпочитали воспитывать своих отпрысков демагоги той же республиканской Франции (если, конечно, принять за исходную точку зрения, будто δῆμος способен сохраняться в течении двух столетий экзальтации морали «александрийского раба»[5]). Швейцария была преобразована в заповедник, избранный хищниками для отдыха от набегов; и, как известно криминологам, нет более мирных кварталов, чем те, где обосновалось крёстные отцы. Гордыню же швейцарского плебея благополучно удовлетворяли референдумными иньекциями, благо — до поры до времени — опасных вопросов предпочитали не задавать: «Черни нужно создать иллюзию свободы выбора. Но мы-то»,— заявил Перикл, обращаясь к предкам через «проводников Логоса», афинских καλοὶ κάγαθοί, — «Мы живём ради свободы. А потому, у нас выбора нет!».

* * * * *

Однако сейчас, во время «прогрессивного ускорения» развития цивилизации, наблюдаются следующие интересные историкам-провидцам события в обоих названных выше государствах.

Франция стала жертвой определённой формы социал-дарвинизма. Видение там «общественного прогресса» можно интерпретировать следующим образом: «чернота раба» достигает наивысшей стадии, не пересекая только лишь последнего рубежа — границ «человечества», т. е., вплотную подходя к уровню «обезьяны»[6]; последняя, однако, не способна требовать возмездия за предшествующие поколения угнетённых обезьян — она, покамест, лишена права голоса: «Сравняемся же с обезьяной уничтожением нашего логоса! Слово излишне изящно, следовательно, оно есть фашизм! Равенство обязывает к визгу и гримасничанию!». Рaзвитие щигалевщины современной парижской псевдо-элиты застопорилось не на умной обезьяне, — там, где некогда подметил это тонкий расист Набоков[7], — но на негре. «Экологическое» верование смешалось со своимquasi-ровесником и сводным братом, «антирасизмом»: во имя этих новых идолов духовные наследники Рима заселяют нынче Францию африканской фауной. «Благородный дикарь» (ах, сколько ещё истинно дворянского оптимизма в этом руссофицированном Руссо!) уже меж нами, и скоро — счастье демократа! — получит он численное преимущество, дабы улучшить непростительно утончённую — а значит дурную! — сущность народов бывшей империи, перешедших на один из кельтских диалектов и худо-бедно растворивших в нём язык Ромула и Константина. Вот она, наконец, конкретизация слов республиканского гимна: революционный катарсис, смытие африканской кровью последних голубых капель, коими истекает Франция, тотальное уничтожение с преданием забвению её «sang impur», этой «нечистой (на вкус александрийского раба) крови».

Что же со Швейцарией? Властьпредержащие планеты оставляют её.

Центр Старого Мира смещается, притягиваемый восстающим над материком — ежедневно обновлённым[8] — Митрой: в Дубай, и ещё далее, на Восток — в «кантианский Китай» устремляемся мы, подлинная элита Евразии. Как высосанная пауком муха, Швейцария представляет собой лишь сухую оболочку: новый порыв Эвра, и — рассыпется в прах обветшавшая мумия бывшей полусветской дамы Гельветии. Не потому ли ныне её «народу» на референдумах позволяется отвечать «базарные да и нет» лишь на вопросы, цель коих — имплозия Конфедерации. Применяется кутузовская тактика в мировом масштабе!

Да и весь материк, остававшийся в течении двух последних тысячелетий бастионом и плацдармом для экспансии, сооружёнными себе редчайшим случаем культуры, не способен более выполнять прежние функции: народы, издревле сросшиеся с континентом выдохлись, разуверились в своих богах. И лишь грядущее восстание «чёрного раба» в центре «Старой Европы» внушает надежду, как искони заставляет трепетать благородные сердца всякая война — дарительница жизни[9].

Именно ныне настало время поинтересоваться местонахождением очага будущей коллизии: окажется ли им демографическо-расовая вспышка на берегах Хэйхэ? или Северная Америка, на которую из тропиков наваливается Рим — животом! — добиваясь своего заатлантического реванша над Лютером,очищаяего от незаслуженногомонашества? или, быть может, взрыв произойдёт в самой Франции, где на схватку с возвращающимся через Запад в Аравию исламом, призовут наконец монарха, духовного отпрыска царя Давида, и последняя галльская, а вслед за ней всеевропейская да и евроазиатская бойня, станет столь желаннымDivineSurprise?

Дубай, март 2009